Академик Ратахин: "Мир невидимых взрывов"

"Чаепития в Академии" — постоянная рубрика Pravda. Ru. Писатель Владимир Губарев беседует с выдающимися учеными. Сегодня мы предлагаем вашему вниманию интервью с академиком РАН Николаем Ратахиным, директором Института сильноточной электроники. Ученый рассказал о типах руководителей, о работе института, его последних достижениях и сложностях.

Фото: Академик РАН Николай Ратахин, директор Института сильноточной электроники. Источник фото: eduspb. com

Читайте также: Чаепития в Академии: Истина прекрасна и в лохмотьях!

Вещие сны случаются не только в Лондоне или Москве, но и таких провинциальных городах как Томск. Причем если в столицах нужно нечто неординарное, например, плодоносящая яблоня, под тенью которой так хорош послеобеденный сон, или только что изобретенный пьянящий напиток, позже названный "водкой", то в провинции просто надо много читать и думать — иных развлечений там попросту нет.

Перезрелое яблоко ударило Ньютону точно в лоб, что и послужило основой закона всемирного тяготения. Менделеев после дегустации напитка спал тревожно, и в полузабытьи элементы выстраивались в причудливую таблицу — оставалось только запомнить ее, а потом и зарисовать.

Ну, а Месяцу приснились взрывы, которые длились настолько короткое время, что и представить было невозможно — какие-то наносекунды, в миллионы раз короче, чем мгновение. Так родилась взрывная эмиссия.

"Новая физика часто рушит прежние представления. Какие-то процессы еще вчера были описаны и всем понятны, но переходишь в наносекундный диапазон — десять в минус девятой секунды, а тем более, пикосекунды — десять в минус двенадцатой, то есть тысячная доля миллиарда, — становится ясно, что все не так! — говорит академик Геннадий Андреевич Месяц, а потом добавляет. — В Томске ежегодно проводят три-четыре международные конференции по нашей тематике. Разные: получение ионных пучков, импульсная энергетика, эмиссионные процессы. Мои ученики в академических институтах, которые я в свое время создавал с шагом в десять лет в Томске и Екатеринбурге, наша школа, наша наука — все это продолжает развиваться, ориентируясь на международное сотрудничество, на мировые достижения, — развиваться, сохраняя свои приоритеты".

Ох, как нелегко после таких слов начинать беседу с одним из учеников мэтра академиком РАН Н. А. Ратахиным, нынешним директором Института сильноточной электроники. Как говорится, "надо держать планку", и Ратахин это прекрасно понимал. Месяц нас представил друг другу, а сам отправился по своим делам научного руководителя института. Разговор начался необычно.

— Есть два типа руководителей, — сказал Николай Александрович, — одни как гуру, душевные, и они способны убедить любого, и люди идут за ними. Другой тип — это генерал, который командует полковником, мол, я старший, иди и выполняй приказ — я ничего тебе объяснять не буду.

— Гуру быть трудно.

— Но Месяц именно такой.

— А вы — какой руководитель?

— Стараюсь быть ближе к первому типу. Я радетель идей для всех.

— Что это значит?

— У меня большой отдел — 30 человек. И я никого не уволил, потому что мне людей жалко. Я стараюсь убеждать делать то или иное. Как директор, к примеру, собираю всех руководителей отделов, ставлю какую-то задачу, и если я вижу, что есть сомневающиеся, стараюсь выяснить причины их недоверия. И если их не убеждаю, то еще и еще раз проверяю: а верна ли идея или задача? Если есть сомнение, то где-то таится ошибка в идее или мы не можем сделать ту или иную конструкцию. Никогда я не говорит такую фразу: "Я так решил!" А ведь среди руководителей немало таких, кто ею злоупотребляет…Дело не в том, что я такой хороший — просто я такой!

— А есть ли какой-то секрет руководства?

— Если ты научный лидер, то должен больше всех работать и больше всех знать в своей области. Вот и все.

— Но есть еще одна мудрость руководства: опирайся на недовольных!

— Несомненно. А как же иначе?

— Интересно, а какое место в нашей и мировой науке занимает сейчас ваш институт?

— Есть магистральное направление, в создании которого принимал непосредственное участие Геннадий Андреевич. Это мощная электроника. Что скрывается за этим понятием, каждый воспринимает по-своему. При определенном лукавстве к ней можно притянуть и лазеры, но если вести конкретный разговор, то все становится на свои места. В молодые годы Месяца задача стояла ясная: надо сформировать короткие импульсы, но мощные. Тогда речь шла о наносекундном диапазоне. Надо было придумать, как это получить, и, главное, как зарегистрировать результат — что же ты получил. Сами разрабатывали аппаратуру, сами делали генераторы. Лазерщикам, во главе которых стоял академик Прохоров, нужен был "быстрый затвор". Они накапливали энергию в объеме, а потом ее нужно было быстро выпустить, то есть открыть затвор. Месяц и Ковальчук это сделали. Это было самое начало. Прохоров даже начал танцевать, когда они получили такой затвор. Геннадий Андреевич — человек неугомонный. Он расширял фронт работ, так как постоянно искал приложения для импульсной техники.

— И так дошли до "звездных войн"?

— Это позже начали делать лазер космического базирования.

— Не получилось?

— Задачу поставили, а потом от нее отказались. Многое уже было сделано. Были созданы громадные установки. Конечно, запускать их в космос было невозможно, но научные проблемы решались весьма успешно. Но в институте шли не только подобные работы, но и генерации рентгена, СВЧ, световых импульсов на лазерных системах, совершенно разные ускорители. Появилась школа специалистов высшей квалификации. Это признавалось всеми в Советском Союзе. И не только. Когда в институт приехали ученые из Америки, они были поражены, что у нас всего 300 человек. В Лаборатории Санди работало по этой тематике несколько тысяч! И мы ничуть не уступаем им, а в некоторых областях лидируем.

— Понятно, что ваши работы интересуют военных. А где ваши генераторы можно использовать в повседневной, нормальной жизни?

— Мы постоянно искали приложения для мирных целей. К примеру, мы сделали рентгеновские генераторы, которые можно просвечивать тех же мух. А биологи говорят: нам не нужны такие мощные импульсы, да и просвечивать мух нам не особенно требуется… Подобные генераторы эффективны для контроля различной продукции. Ими пользуются в различных исследовательских центрах мира. Каждый год мы продаем несколько установок в Европу, Азию, Америку, — везде в них есть потребность. Лет за двадцать в общей сложности мы продали больше ста установок. Для института — это немало, учитывая, что мы не предприятие, производящее серийную продукцию. Но мы следуем призыву Президента и Правительства о том, что ученые РАН должны заниматься не только фундаментальными исследованиями, но и прикладными проектами. У нас четыре лаборатории "заточены" сейчас именно на такие исследования.

— И что именно они делают?

— К примеру, небольшие генераторы могут модифицировать практически любые поверхности.

— "Модифицировать"?

— Речь идет не только об упрочнении материала, но и о создании специальных слоев на поверхности. На одном из заводов Новосибирска используются в производстве специальные матрицы. Они быстро выходят из строя, а оборудование очень дорогое. Мы с ними работаем. Нужны наши генераторы и в медицине. Там тоже идет речь об упрочнении инструментов, в первую очередь хирургических. Сделали мы систему, которая позволяет резко сократить кровопотерю при операциях. Она уже используется в медицинских центрах Томска. Установки для упрочнения материалов проданы в Японию. К сожалению, у нас промышленность не очень восприимчива к новациям, хотя о них много говорят все.

— А у них?

— Они делают на наших системах полировку зубных протезов, упрочняют лезвия бритв бритвенных станков и так далее. Там широко используют наши генераторы в разных областях.

— Хочется все-таки родного, нашенского?

— Приведу пример работы с одной из крупных корпораций. Объединение "Иркут" делает самолеты. Обратились к нам, мол, некоторые детали в кабине летчика нужно упрочнить. У них сейчас "единичка", а нужно "полтора". Мы говорим, что мы можем сделать "двойку". Причем, советуем им заказать детали у нас — им ведь не нужно их много, иначе им придется покупать оборудование, которое стоит дорого. Говорим им: чтобы у вас не было сомнений, привозите нам детали, мы их обработаем, а вы потом проверите и оцените нашу работу. Вроде бы договорились, но потом они говорят, что все-таки решили купить оборудование, чтобы от нас не зависеть… Будто мы против них можем санкции ввести… Или другое предприятие. Обратились к нам, чтобы мы сделали оборудование для упрочнения лопаток турбин.

Вроде бы все решили. Но потом молчание на несколько месяцев. Наконец, добиваемся, чтобы разъяснили ситуацию — нам же работать надо. Отвечают, что если установят наше оборудование, то им нужно сократить несколько десятков человек. А это социальная напряженность! Ну как людям объяснить, что новое всегда более прогрессивно и его нужно внедрять, а освободившихся людей переучивать или переводить на другую работу. Иначе всегда будем работать по старинке. А еще постоянно сталкиваемся с разными группами — их еще называют "мафиями", которые ничего не хотят делать на своих предприятиях, мол, и так прибыль хорошая… Не думают о будущем, планы в основном строят на год-два, а дальше хоть трава не расти… С временщиками сотрудничать просто невозможно.

— "Просвет в конце туннеля" все-таки есть или сплошная темнота?

— Что-то поблескивает впереди… Хорошо работать с министерством обороны — имеем дело с серьезными людьми. И довольно надежно сотрудничаем с зарубежными партнерами.

— С кем именно сейчас?

— Япония, Южная Корея, Канада, Франция… Французы любят Бориса Михайловича Ковальчука. Выдающийся специалист! Сделает все, даже то, что невозможно! Предложили ему сделать дробилку для каких-то особых материалов. Он сконструировал ящик, в нем вода, подает туда энергию — все трясется, дробится. Сделал через какое-то время замечательную установку — импульсный генератор. Французы все забрали, а он поинтересовался: зачем такая дробилка? Они в ответ, мол, это их дело, деньги заплачены и теперь установкой они могут распоряжаться, как хотят. Так что приходится подчас и такие заказы выполнять — рынок есть рынок. Мы участвуем в крупных проектах. Но, к сожалению, зарубежных. У нас ничего подобного нет. Надеюсь, что пока. Да, чуть не забыл. Американцы собираются создать "Икс-машину". Она очень мощная. Пока ее не строят, но проект опубликован. Там упоминается и наше участие…

— Что за "Икс-машина"?

— "Икс" — так как это рентген. Излучение в генераторе должно быть очень мощное, в несколько раз превышающее ныне существующие. Проектов там сделано несколько. В одном из них мы участвуем… Ну, а если вернуться к бытовым вещам, то стоит упомянуть стерилизацию. Наши системы используются в медицине и в других областях. Есть много разных вариантов использования нашей техники, уже выросло поколение специалистов, которые могут на ней работать, но в России сейчас ситуация для модернизации производства неблагоприятная.

— Таким образом, вы держитесь на заказах на такую аппаратуру?

— Конечно. Бюджетное финансирование у нас порядка 45 процентов, а остальные необходимые средства мы зарабатываем сами. К нам приезжают нынешние так называемые менеджеры, пытаются сделать из нас бизнесменов. Говорят, изобретайте, делайте все, а они продавать будут наши установки. В общем, им нужно, чтобы мы превратились в своеобразный "научный магазин". Но нам-то это не нужно! Это иллюзия, что ученым денег хочется, что они их очень любят. Говорю им: представьте, что работа — это ваше хобби, доставляющее вам удовольствие. В этом как раз загадочность натуры ученого. Ему интересно познавать. Мы получаем наслаждение от процесса поиска, от рождения новых идей, а не от денег.

— Мне сказали, что вы вдруг занялись землетрясениями?

— Да, мы разрабатывали систему сейсморазведки. Сейчас как делается: опускают взрывчатку в скважину, ставят вокруг датчики, производят взрыв и изучают, где там нефть или газ. Нас спросили: не можем ли мы что-то сделать, чтобы избавиться от взрывных работ — они ведь на экологию влияют. Мы сделали генератор. Ребята съездили в Уренгой, летом и зимой там поработали. Поставили генератор на шасси. Провели эксперименты. Они были весьма удачные. Все в восторге. Но потом все рухнуло, потому что геологоразведку в стране практически прекратили. По крайней мере, бюджетное финансирование сократили так, что пришлось ликвидировать большинство геологоразведочных организаций.

— Но ее же начали возрождать?

— Да, и мы это ощутили тоже…

— Вашу установку взяли?

— Я поинтересовался у заказчиков, а мне в ответ, мол, они уже купили аналогичную установку в Канаде. Спросил: сколько заплатили? Ответили: семь миллионов долларов. Огромная установка. Бьет по земле молотом, все рушит, об экологии забыли, а результаты во много раз хуже, чем у нас. Ну и стоит канадский монстр в сотни раз больше. Мы думали тогда не о миллионах, а хотя бы десяток тысяч долларов найти… Впрочем, когда денег море — это у нефтяников и газовиков — то им некогда думать о государственной пользе. Заманчивей пару раз съездить в Канаду, чем в Томск. Когда власть говорит, что принудит бизнесменов работать в стране, не надо слепо верить, что ей это удастся.

— А как вы сюда попали?

— Я оканчивал Новосибирский университет. Мне предложили несколько мест для работы. В частности, в Троицк, в Сухуми, в Институт ядерной физики. Очень уж соблазнителен был институт в Сухуми — мору, мандарины, экзотика. Но удержался. А в Новосибирске мне говорят, что тут появился очень энергичный молодой доктор науки из Томска, зовет к себе. Так я встретился с Месяцем. Это было в 1973-м году. С тех пор я в Томске.

— Всю сознательную жизнь?

— Конечно. Было очень интересно и необычно. Лаборантами работали люди замечательные, выдающиеся. Со мной работал лаборант 8-го разряда. Он все умел. У Месяца рутинной работы не было, все горело. Подчас кастрюли шли в дело, на первые генераторы шло все, что было под рукой — энтузиазм был потрясающий! Все были в поиске, быстро ставились эксперименты, проверялись идеи. Так рождалась "школа Месяца".

— Она в этих стенах, хотя он в Москве?

— Безусловно. Все время хочется делать что-то интересное, новое.

— А времени директору такого крупного института на это хватает?

— Суббота и воскресенье — это моё. Сначала народ приходил и в субботу, видя свет в огне кабинета, но постепенно люди поняли, что и мне надо заниматься наукой. Ну, а в будни, конечно, мало времени остается для творчества, все уходит на административную работу. Но когда видишь, что она приносит плоды тоже, на душе становится спокойнее. В жизни ведь необходимо и то и другое. Сейчас особенно тяжело, так как идет реформа науки. Постоянно нужно принимать какие-то решения, писать бумаги. К сожалению, появление ФАНО привело к морю бумаг, бюрократизация науки выросла значительно. Приходится даже нанимать людей, которые занимались бы разбором этого бумажного вала. Такое впечатление, что нашу науку могут утопить в этом бюрократическом море.

— Но вы-то стоики?

— Безусловно…

Читайте все материалы из серии "Чаепития в Академии"